Хотя говорил он бегло и уверенно, рука его всё ещё медлила в воздухе, так и не решаясь коснуться бумаги. С малых лет он знал, как склонять голову перед судьбой, как по крупицам изломать и спрятать детскую гордость и упрямство, затолкав их под маску из стальной улыбки. Каждый раз он думал: «Вот теперь в последний раз». И каждый раз обманывался.
Тан Цяньцзы тоже не торопил его. Он лишь поднял с пола алую накидку, вышитую драконами, отряхнул пыль и набросил на его плечи.
Кисть была чересчур насыщена тушью. Она потяжелела и замерла на кончике пера. Рука Цзи Чана дрогнула, и густая капля шлёпнулась вниз, тут же расплывшись в белоснежной бумаге. Он прикусил губу и, не колеблясь больше, повёл перо прямо из этой чёрной кляксы, торопливо выводя:
«Старшему брату Чжунсюю, по обе стороны положение чрезвычайно опасно».
Глаза мальчика мгновенно наполнились слезами, но он всё равно писал дальше, не останавливаясь. Письмо, как и положено, уложилось ровно в двенадцать строк: ни больше ни меньше. Почерк был чистым и строгим. Каждый сын династии Чжэн умел так писать. Цзи Чан приложил к строкам алую печать с личным гербовым знаком, долго всматривался в неё, затем сложил письмо и передал Тан Цяньцзы. На его лице застыло детское выражение и вместе с тем безжалостно решительное, такое, какое бывает у игрока, поставившего в игорном доме свою последнюю золотую монету.
Взглянув на своих юных войинов Юйлинь, Цзи Чан вдруг улыбнулся. Он был всего лишь тринадцатилетним мальчиком, и улыбка ещё сияла ярко, по-детски, но в ней уже жила усталость. Тяжесть бровей и глаз делала её такой, словно ей никогда больше не суждено расцвести.
0 Комментарии